«Хлопцям дев`ять днів. Якщо ви не проти, ми їх пом'янемо...»

Гвоздики, тюльпаны, свечи и лампадки. Их сотни тысяч, а может, и миллионы. Крещатик, Институтская, Грушевского… Цветами устелена брусчатка, они лежат на баррикадах из стертых покрышек, свисают охапками с недавно сваренных "ежей". Таким я увидел Майдан через десять дней после расстрела активистов.

Вечер воскресенья, 2 марта. В столичной суете едва уловимы признаки революции. Гудит метро, ползут эскалаторы - тянут на себе тысячи мирных обывателей, с билборда недалеко от ст. метро Лукьяновской Сергей Трофимов приглашает фанов на свой концерт. В Крыму вольничают российские БТРы, окапывается чужеземный спецназ, однако русский шансон в Киеве никто не отменял.

"Бачиш, куля пройшла навиліт, крізь стовп"

Кафешки, магазины, супермаркеты - все сверкает, заигрывает с прохожими. У обочин тротуаров бабушки продают цветы и яблоки, молодые парочки мечтают о большой и светлой любви под козырьками троллейбусных остановок…

Три месяца революции, грозящей миру геополитическими сдвигами, революции, унесшей 99 жизней - и никакой разрухи за периметром Майдана. Собственно, и сам Майдан больше напоминает военный лагерь, нежели "сборище бомжей, наркоманов и прочего необразованного плебса".

У баррикад возле "Макдональдса" суровые хлопцы в камуфляже визуально мониторят всех, кто проходит через их КПП. Перед сценой сегодня не так много народа, люди растекаются вверх по Институтской и Грушевского. Ставят свечи, кладут цветы. Скорбь на лицах, слезы в глазах. Поминают убитых.

Говорят, интернет-сервис "Google Maps" уже назвал Институтскую улицей Героев Небесной сотни. Их фото здесь повсюду. Вот дерево, за которым прятались безоружные(!) бойцы самообороны, а вон та самая гостиница "Украина", с крыши которой, по версии очевидцев, экспертов и журналистов, в активистов целились снайперы. Простреленная насквозь металлическая электроопора.

"Бачиш, куля пройшла навиліт, крізь стовп", - показывает сынишке молодой папа. Мальчик о чем-то его спрашивает, они уходят. "Может, этот столб спас кому-то жизнь", - размышляют другие. Пальцы непроизвольно тянутся к продырявленному металлу.

В памяти всплывают жуткие видеокадры с пятачка, на котором происходил один из самых трагических эпизодов бойни 20 февраля. Это было каких-нибудь 10 дней назад. Сейчас здесь небольшой мемориал, сложенный из кирпичей и усыпанный цветами. В десятке метров - действующая баррикада, у бочки с огнем дежурят прокуренные и закаленные революционными буднями мужики.

Бородатый "бандеровец" раскладывает дрова

Две девушки, совсем школьницы, идут позади меня. "Представляешь, я себя так неловко чувствую. Ведь хотела все эти дни на Майдан, но как-то не было времени…" - говорит одна другой. Есть здесь и просто туристы. Они позируют для собственных снимков на фоне снимков расстрелянных… Так и хочется крикнуть им: "Люди, что ж вы делаете?!" Со сцены звучит фонограмма "жалобної пісні Майдану" в исполнении "Пікардійської терції"...

С подъема на Институтской хорошо видно сгоревшее здание дома профсоюзов. "Доказательство бесчинств необузданных экстремистов" - для обличительного шоу Дмитрия Киселева оно в самый раз. Еще в середине декабря я выписывал в этом здании журналистский пропуск.

Недавно оттуда вынесли обугленные останки защитников Майдана. Очевидцы говорят, в ночь с 18 на 19 февраля дом подожгли атакующие "беркутовцы". Они, якобы, знали, что внутри остаются живые люди, и просто заперли их... Как было на самом деле, надеюсь, установит следствие.

Одна деталь из этой сюрреалистической для Киева картины сражает мою логику и рушит все представления о "правильных" революциях. Это обыкновенное, не из дешевых, кафе на Крещатике. Если память не изменяет, от руин, баррикад, бочек с огнем и самооборонцев, несущих на плечах бревна для обогрева, его отделяет какой-нибудь десяток метров. За стеклами - уютный интерьер в красных тонах, столики, кресла, интеллигентная публика. Впрочем, кто сказал, что черные от копоти лица и обожженные руки борцов революции принадлежат бывшим двоечникам и неудачникам?

Напоследок я полчаса сижу на стареньком деревянном стуле посреди улицы Грушевского, окруженный стеной автомобильных покрышек, ем "канапку", запиваю ее чаем с лимоном и слушаю исповедь немолодого мужичка со Львовщины. Его зовут Игорь, и он почти старожил революции. Огонь в бочке разгорается все сильнее, так, что приходится спасать ноги.

"Ви не соромтеся, їжте на здоров’я. Може, вам ще чайку?" - спрашивает меня женщина, сестра Игоря. С ее слов я понимаю, что она приехала проведать брата. Женщина без раздумий пригласила меня, совершенно незнакомого человека, в их тесный круг. Еще один бородатый "бандеровец" в солдатской каске раскладывает дрова. Такая вот компания…

"Так, у ті дні, з 18 лютого, я теж тут був, - рассказывает Игорь. - Ми стояли по той бік Грушевського біля Маріїнського парка. А потім "беркут" із тітушками нас погнали. Так, ми тікали. Забігли у якийсь під’їзд, я скинув свій "бронік", бо важко було в ньому, й ми побігли на Майдан. А "бронік" той мені земляки дали, коли я їхав до Києва..."

"Зрозумійте, не ми це почали"

Он пересказывает подробности своей майданной жизни, вспоминает, как здесь же, на Грушевского, день ото дня общался с командиром ВВшников. Говорит, тех ребят было жалко - они буквально замерзали. "Ми робили так: у взуття клали гірчичники й боки собі ними обмотували - тож на кілька годин це нас гріло. А в солдатів того всього не було. Зате "беркутівці" за їх спинами розважалися", - вспоминает галичанин.

И признает: он видел, как майдановцы вели пленных "беркутовцев" - избитых до полусмерти, возможно, с минимальными шансами остаться в живых. Хоть самооборона и старалась оградить их от гнева толпы. "Після всього того, що вони робили з нами, людям було важко стриматись. Зрозумійте, не ми це почали, не було в нас тоді зброї, лише палки, аби оборонятися. Так, це вже потім в когось щось жорсткіше з`явилося", - говорит Игорь.

Страшная реальность любой революции и любой войны - взаимная ярость, когда уже нет правых и виноватых, а есть только летящий булыжник или нацеленный ствол.

На мой совершенно банальный вопрос, как долго он готов здесь "держать оборону", львовянин отвечает: "Ще нічого не скінчилося, бо треба виборів дочекатися й нову владу тримати за яйця". Уже прощаясь, я неловко пытаюсь вручить Игорю приготовленную "для Майдана" купюру. Мол, ему виднее, как распорядится деньгами. Чувствую себя так, словно откупаюсь за чужие смерти, раны, пережитые ужасы. Он не отказывается от денег, но с еще большей неловкостью признается: "Хлопцям дев’ять днів. Якщо ви не проти, ми їх пом’янемо..."

Александр Шульга